Статьи

Иногда, говоря о жизни, люди сравнивают её с дорогой или путём. Наша жизнь, действительно, похожа на путь. Только не по гладкой дороге приходится нам идти, потому что настоящая жизнь – это путь духовного восхождения, путь в гору. Святые отцы называли этот путь лествицей, лестницей в небо. Тот, кто шёл, поднимался этим путём и достиг конечной цели, то есть спасения и Царствия Небесного, всегда может служить для нас примером. Обычно это – люди святые и их жития. Но и жизнь человека, не канонизированного Церковью, может стать для нас назиданием, уроком. Главное, чтобы в ней, в этой жизни прослеживался вектор в небо. И такой вектор мы можем увидеть в жизни и смерти нашего замечательного русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.

Он родился 26 мая (по старому стилю) 1799 года. В том году в этот день Церковь праздновала Вознесение Господне. Во всех храмах шли молебны и по всей Москве гудели колокола. К сожалению, к тому времени многие русские люди, особенно из высшего дворянского общества, утратили живую веру в Бога. Они увлекались идеями западных философов, которые отрицали религиозное мировоззрение.

Не избежали этого гибельного увлечения и родители Пушкина. Его отец Сергей Львович и мать Надежда Осиповна прекрасно знали французскую литературу. В светских салонах они очаровывали всех остроумием, игривостью ума, шутками. Нередко эти шутки звучали кощунственно по отношению к Церкви и церковным таинствам. Хотя внешне в семье соблюдали церковные обряды. Но бывало, что дядя поэта Василий Львович, вернувшись из храма после причастия, декламировал стихи поэта-вольнодумца Парни, полные иронического отношения к религии.

С младенчества Александр Сергеевич имел живой и любознательный ум, и, конечно, такое воспитание не могло не сказаться на личности поэта. Игривость, вольнодумство, непристойности, увы, часто были присущи его ранним, но уже талантливым стихам.

Тем же духом был полон и Царскосельский лицей, куда поступил юный Пушкин для получения образования. Но чем более взрослел поэт, тем он больше задумывался о смысле жизни и о спасении, тем более освобождался от чужого влияния. Постепенно в душе его стал назревать переворот. Он всё глубже и глубже задумывался о смысле жизни, искал ответы на «вечные» вопросы. Бывало, что при этих размышлениях поэта одолевало уныние.

 

Однажды из-под пера вылилось на бумагу такое стихотворение.

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

И зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

Уныние – грех далеко не безобидный. Ведь по сути уныние – это богоборчество, недовольство тем Божьим миром, который тебе приходится лицезреть, недовольство в нём своим положением. Если это состояние полностью овладевает человеком, оно приводит к отчаянию и даже к попыткам самоубийства. Для чего жить, если человек не видит в этом ни цели, ни смысла?

Это стихотворение Пушкина прочитала приятельница и поклонница поэта Элиза Хитрово. Она была необычная женщина: среди светской суетной жизни она сохраняла и веру, и благочестие. Элиза послала пушкинские стансы своему духовному отцу митрополиту московскому Филарету (Дроздову). Владыка, прочитав талантливые строки своего современника, не мог остаться равнодушным. Всё в его душе воспротивилось той безнадежности, которую описал поэт. И тогда, желая помочь отчаявшемуся, святитель взял в руки перо и тоже написал стихи. Это был ответ Пушкину. Но это был не просто поэтический опыт, и даже не просто литературное творчество, это была рука, протянутая брату в трудную минуту, это была духовная оценка его состояния и, главное, указатель пути, как выйти из этого мрака, как спастись!

Не напрасно, не случайно

Жизнь судьбою мне дана,

И без правды ею тайно

На тоску осуждена.

Сам я своенравной властью

Зло из тайных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.

 

Причина тоски и отчаяния в том, что человек удаляется от Бога, от источника жизни и всякого блага, в том, что душа заблудилась в страстях и грехах. Своенравие и своеволие, гордыня отделяет от Господа. Как же обрести потерянную радость жизни? Филарет пишет:

Вспомнись мне, Забвенный мною,

Просияй сквозь сумрак дум,

И созиждутся Тобою

Сердце чисто, светел ум.

 

Мрачной безнадежности святитель противопоставляет сияние Божественного света и Божественной любви. В трудную минуту надо призвать Спасителя, Он разгонит свинцовые тучи и наполнит сердце светом, радостью и смыслом.

Пушкин получил стихи святителя и всё понял. Он тоже написал ответ. И это опять были стихи. Но совсем уже другого настроя. Александр Сергеевич признал полученный урок и целительную силу слов владыки. В нём оживает вера и надежда. Он сравнивает слова святителя с чистым елеем, который исцеляет раны души человеческой. Вот что он пишет Филарету:

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнём душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

 

Мрачные тучи «земных сует» разогнаны, душа вновь загорается огнём Божественного смысла. И пусть не смущает нас слово «ужас», которое появляется в последней строке. В данном случае оно означает крайнюю степень благоговения перед священным, потому что поэт понял, что голосом московского святителя с ним разговаривают сами ангелы Божии.

Постепенно душа поэта созрела для прозрения и покаяния. Внутренне переродившись, Александр Сергеевич стал часто посещать Святогорский монастырь, находившийся в окрестностях Михайловского села. У поэта появляются горькие покаянные строки:

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток;

И, с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь и горько слёзы лью…

Евангелие становится любимою книгою поэта. С сердечным вниманием воспринимает он слова божественных песнопений и молитв. В одном из стихотворений он оставляет нам свидетельство о том, какое впечатление производила на него знаменитая молитва святого Ефрема Сирина. Он пишет, что среди множества других молитв особенно его умиляет та,

… которую священник повторяет

Во дни печальные Великого Поста;

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:

 

Владыко дней моих! дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

 

Пушкину удаётся почти слово в слово передать текст молитвы святого. От «себя» у него появляется слово «оживи», и оно показывает нам, как глубоко понимал он, что Спаситель Иисус Христос действует на уверовавшего человека благодатно, Он, действительно, оживляет окаменевшие в грехах сердца и души.

Но у поэта это не единственный опыт переложения святых текстов. Не единожды они вдохновляли его на со-творчество, поражая своей простотой и глубиною. Так случилось и с самой главной молитвой, которую заповедовал нам Сам Господь, — с молитвой «Отче наш». Задача это была труднейшая: передать с помощью рифмованных строк тот же смысл, ничего не утратив из него. Она казалась невозможной. Но Александр Сергеевич решает её. В результате появилось такое стихотворение:

Отец людей, Отец Небесный!

Да имя вечное Твоё

Святится нашими сердцами!

Да прийдет Царствие Твоё,

Твоя да будет воля с нами,

Как в небесах, так на земли!

Насущный хлеб нам ниспошли

Твоею щедрою рукою,

И как прощаем мы людей,

Так нас, ничтожных пред Тобою

Прости, Отец, Своих детей;

Не ввергни нас во искушенье

И от лукавого прельщенья

Избави нас.

 

И все-таки это стихотворное переложение уступает тем простым словам привычного нам текста молитвы. Даже трудно сказать, отчего это происходит, в поэзии, в творчестве есть потаённые моменты, которые не всегда объяснишь приемами профессионализма. Но, говорят, что Господь и намерения целует.

Когда Пушкин умирал, он велел позвать к себе первого ближайшего священника. Это был отец Петр из Конюшенной церкви. Священник был так поражён глубоким благоговением, с каким Александр Сергеевич исповедался и приобщился Святых Таин, что, выйдя от него, сказал: «Я самому себе желаю такого конца, какой имел он».

Жизнь прожить не поле перейти, говаривали на Руси наши предки. И путь к нашему Небесному Отцу не усеян розами, а полон трудов и опасностей. На этом пути мы можем ошибаться и заблуждаться, но главное, чтобы мы чувствовали, что Господь всегда ждёт нас и всегда готов простить нам наши заблуждения, как простил их замечательному русскому поэту.

 

Марина Улыбышева, писатель