Статьи

Снега в тот день выпало много. Проехать на село, от трассы в стороне лежащее, было не просто. Дежурная лопата в багажнике машины помогла. Несколько раз разгребали с водителем, перенесенную сугробами дорогу.

Добрались.
Накануне, после службы, сообщили, что умер в селе этом старичок, уже и забывший по древности лет, сколько ему годков от роду. При последней моей с ним встрече, он, на вопрос о годе рождения, философски ответил:
– До первой германской родился, когда зима лютая была. Отец с  японской пришел и меня определил вскорости.
Когда до первой мировой зима была лютой, я точно не знал, так как родился намного позже уже второй германской, но приблизительный отсчет повел с шестого года прошлого века.
Деду выходило под сто лет.
Да простят меня читающие эти строки и мои прихожане, но отпевать тех, кто много лет пожил, да и к смерти по обычаю предков православных готовился, легко и, посвоему, радостно.
Исполнил человек свой срок, Богом данный, и в полноте возраста к вечному дому подался, с молитвой, любовью и вздохом облегчения.
Удивительные это люди, долгожители. Исповедь начинают с сетования, что вот много уже прожили. Невольно ловишь себя на мысли грешной: «Мне бы столько», ну а популярное ныне рассуждение: «нам столько не жить», притчей уже стало. Тут хочешь не хочешь,  лермонтовское вспоминается:
Да были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя.
Богатыри – не вы!
Угораздило же и моего деда помереть также зимой. Когда родился, тогда и к Богу обратился. Хотя и здесь практично старик расстарался, перед самим постом отошел. Соседям и родственникам обед поминальный готовить проще будет.
Рассуждая подобным образом, последние сто метров до дедовой хаты, запутываясь в рясе по глубокому снегу, добирался я уже пешком. Машина сюда не пройдет.
Было странно тихо и, самое интересное, калитка двора, где почил мой старожил, почему-то прикрыта.
Непонятно.
У нас, когда покойник и ворота нараспашку. Да и соседей не наблюдалось вокруг. Первозданный, какой то мир. В плену снежном. Без признаков цивилизации и тем паче наличия усопшего.
Удивительны все же наши дальние села. По старинке всё. Если бы не глаз телевизора в комнате, да антенна над хатою, всё как из воспоминаний детства. И разговор тот же, и заботы те же. Последние годы ничего не привнесли, лишь количество коз добавилось, что издревле было распиской о жизни небогатой. Наличие же под дворами сельхозтехники, не зажиточность определяют, а о растащенном по дворам коллективном хозяйстве напоминают. Как в шолоховском Гремячем Логу, расстроенные общественным хозяйством колхозники, в свое время, по домам скот обратно разобрали, так и ныне, под дворами комбайны, сеялки, да молотилки…
Рассуждай, не рассуждай, а деда надо отпевать и я толкнул калитку.
От крыльца дома, до ворот наполовину расчищенная дорожка, другую половину довольно сноровисто и с умением благополучно расчищал…  мой «покойный» дед.
Как вы думаете, каков вид у меня был при этой картине? Тем более, что в руках у меня был требный чемоданчик, который берется мною, только на погребения.
Об этом знают все прихожане. Естественно ведал об сем и сельский долгожитель, который так же естественно, глубокомысленно и с чувством, глядя на мой чемодан, произнес:
– Шо, закопать не терпится?
Мне отвечать было нечего. Причем, нечего вообще.
Разные бывали случаи и обстоятельства за священнические годы. И холодная рука усопшей хватала меня за пальцы, и отпевал вместе со всей деревней перепутанного в больнице покойника, всеми, в том числе и родственниками, принятого за «своего», но чтобы приехать совершать обряд к еще живому…
Такого пока не случалось.
Представьте себе стоящего, как истукан, по колено в снегу, с вспотевшими очками и открытым ртом священника, не могущего сказать что-либо вразумительное. Впрочем, представлять не надо. Это пережить необходимо, чтобы понять.
Дед, по хозяйски очистил от налипшего снега лопату. Воткнул ее в сугроб, а потом, усмехнувшись, пригласил:
– Проходь. Что стоишь как….
Как «кто», дед не объяснил, но я, в принципе, догадался.
Послушно пошел за хозяином в дом, абсолютно уверенный, что большего потрясения уже испытать не придется.
Зря уверялся.
Сразу за коридором, в «передней, на двух табуретах стоял, не обитый, мерцающий темными досками пустой гроб, устланный внутри сеном. Рядом стояла крышка.
– Занис, вот. Отсыреет в сарае, – сказал дед, и указывая мне на стоящие в зале стулья, добавил, – Сидай.
– Давно уже труну зробыв, а тут погано стало, чуть не помер, вот и затащил в хату.
– Вот и разгадка ребусу, – понял я, а в голове причиталось:
– Ох, бабушки, бабушки. Увидел кто то из вас гроб стоящий, да и пошла молва по селу, помер мол дед. Слухом земля полнится и до церкви всегда одной из первых добредает, предварительно обрастая добавлениями, придумками и впечатлениями. Вот и приехал сельский поп отпевать живого, но ко всему готового деда.
Благо старожил мой всё это понимал и лишь на вид показывая свое возмущение, добродушно ухмылялся в усы.
* * *
Посидели мы с дедом в зале, по рюмочке «домашней» отведали, да местными грибками закусили. Потом о жизни нынешней поговорили, а напоследок меня старик уверил, что с «девками», то бишь ровесницами своими, разберется, дабы отца Лександра более не смущали.
Живи сто лет, дед, и больше живи.
Мало вас осталось.