Статьи

В Московском уезде непосредственные действия по изъятию ценностей начались с апреля 1922 г. 10.04.22 г. Совет депутатов определил состав уездной подкомиссии по изъятию ценностей. Председателем её был назначен член Президиума МУС Колотов А.И.[1] На первом заседании комиссии было решено провести агитационную кампанию начать изъятие после 24 апреля, т. е. после Светлой седмицы. 20 апреля Колотов представил в Губкомиссию накопившую к тому времени опыт изъятия ценностей из храмов Москвы и некоторых уездов Московской губернии список храмов общим числом 228 штук[2].

Как показывает анализ архивных документов по Николо – Пешношскому монастырю, законодательная база изъятия церковных ценностей, как правило, приводилась непосредственно в актах изъятия.

В качестве примера можно привести «Акт от 27.04.22 г. по изъятию церковных ценностей из церквей Николо – Пешношского монастыря». В документе перечислены присутствующие как члены комиссии, так и представители верующих. Члены комиссии: уполномоченные У.П.К. Холмогоров и Игнатьев. Представители верующих: зам. настоятеля монастыря иеромонах Варнава, иеромонахи Митрофан, Аристокния, монахи Ювеналий, Геронтий и Дементий. Далее излагаются юридические основания изъятия: «на основании Постановления ВЦИК от 23.01. и 16.02.22 г. и циркуляра ВЦИК от 22.03. №9357 согласно мандата УПК по изъятию ц.ц. №147 и 148, протокол совместного заседания п/к с пр. верно» (номер документа отсутствует)[3].

В архивных документах по Николо-Пешношскому монастырю с самого начала исполнения декрета прослеживается конфликт интересов ведомств – участников компании по изъятию церковных ценностей. Так, представитель Главмузея К. А. Соловьев в любой ситуации старался отстаивать интересы своего ведомства. Соловьев всячески пытался препятствовать складывающейся в Дмитрове практике изъятия ценностей. Подтверждением тому является протокол разговора председателя Дмитровского Уисполкома Бутусова с председателем Главмузея К. А. Соловьевым 25.04.22 г. в 12-00 в Президиуме Уисполкома[4]. Соловьев отказывался изымать ценности из Николо-Пешношского монастыря. На обороте листа протокола рукой Бутусова написаны дополнения и заключение по итогам разговора.

Вот выдержи из этой записи: «24.04 представитель Главмузея Соловьев вел себя возмутительно. Бегал по церквям, вносил нервозность и раздражение, нарушая тем и дезорганизуя работу комиссии по изъятию ц.ц. За его действиями скрывается партгруппа эсеров. Действия по эсеровскому и заодно поповскому объединению». Вызовы на подобные допросы не уменьшили решимости К. А. Соловьева. Директор Главмузея Соловьев вступил в борьбу за интересы своего ведомства. Соловьевым составлен акт о нарушениях инструкции Главмузея, опубликованной в «Известиях» за №5 – 1444 от 6.01.22 г. и инструкции «О порядке изъятия»[5]. В Акте Соловьев пишет, что изъятие должно производиться после планового постепенного осмотра храмов экспертами, однако «изъятие происходило одновременно по всем церквам. Приходилось поэтому бегать из одного храма в другой… При таких условиях не могло быть и речи о нормальной работе для экспертизы». Далее Соловьев сообщает, что «Комиссия совершенно не считалась с инструкцией Главмузея, опубликованной в «Известиях»», а также и с «инструкцией о порядке изъятия церковных ценностей /Извест. В.Ц.К. от 28 февраля 1922 г. за № 47/». Здесь же директор Главмузея докладывает, что «несмотря на все трудности удалось взять на учет Главмузея нижепоименованные художественные и исторические ценности, которые по телефонограмме №3668 пред. ВЦИК Калинина, полученные после изъятия по Дмитрову должны быть непосредственно направлены в Главмузей»[6].

В различных публикациях приходилось знакомиться с мнением авторов о том, что К.А. Соловьев старался помешать процессу изъятия церковных ценностей из религиозных соображений. Однако архивные документы говорят об отстаивании Соловьевым интересов своего ведомства.

Члены Губкомиссии к концу марта поняли, что изъятие максимального количества ценностей может вызвать сопротивление, поэтому её председатель Ф. Медведь в инструкции уполномоченным уездных комиссий указывал: «К изъятию ценностей в бедных деревенских церквах подлежит подходить с особой осторожностью и изымать из них только лишь абсолютные излишки»[7].

Из архивных документов периода изъятия церковных ценностей нельзя сделать вывод о том, что местное население, прихожане монастыря, оказывали какое-либо организованное противодействие властям. Можно предположить, что к тому времени население Дмитровского уезда уже было достаточно запугано и подавлено репрессиями, а также примером жестокого подавления восстания крестьян с. Рогачево (11августа 1918 г.). Донесения с мест также подтверждают, что изъятие церковных ценностей в Дмитровском уезде проходило достаточно спокойно. Так, например, в отчете Дмитровской Уездной комиссии по изъятию церковных ценностей в Московскую губернскую комиссию по изъятию говорится, что за время с 6.04 по 5.05.22 г. «Эксцессов не было. Настроение спокойное»[8]. В то же время некоторые жалобы фиксировались документально. 9 марта 1922 г. Московская Губернская комиссия по изъятию церковных ценностей издала «Правила и порядок работ районных и уездных подкомиссий по изъятию церковных ценностей», в которых говорилось об изъятии «всех предметов религиозного культа из золота, серебра, платины и драгоценных камней, находящихся в пользовании и на хранении групп верующих всех религий и предоставленных им в пользование, согласно Декрета об отделении церкви от Государства», но уже без уточнения об оставлении предметов, без которых невозможно богослужение[9]. На просьбы о выкупе церковных ценностей или замены их другими, такими же по весу, Президиум ВЦИК и ЦК РКП (б), согласившись поначалу, в дальнейшем по распоряжению Троцкого, ответили 30 марта шифротелеграммой губкомам РКП (б) «Неполное изъятие церковных ценностей будет рассматриваться как нерадение местных органов»[10].

В ЦГАМО хранится протокол изъятия ценностей из Николо-Пешношского монастыря от 27.04.22 г.[11]. В протоколе зафиксировано, что верующими была заявлена жалоба на неправильность изъятия. Изъятие противоречит каноническим правилам (миряне изымали Священные сосуды и др. богослужебные предметы), оно производилось самостоятельно, но в «их присутствии». Можно предположить, что жалоба была заявлена по причине действий в соответствии с «Правилами» от 09.03.22г. Возможно, эта жалоба была занесена в протокол по причине её «ничтожности» с точки зрения членов комиссии, а также для создания видимости «объективности» и подтверждения факта исполнения членами комиссии вышеназванных «Правил». Как обычно, протокол начинается обоснованием законности изъятия: «Постановления ВЦИК от 23.11.22 г… мандаты… для передачи в Гохран в фонд помощи голодающим ценностей согласно описи». В протоколе отдельно отмечено, что «подлинная опись уничтожена пожаром 1920 г.». На основании факта существования «подлинной описи» можно предположить или то, что храмы и монастыри передавали комиссиям описи церковного имущества для изъятия последнего, или, что компания по изъятию готовилась задолго до её официального объявления. Это вполне допустимо, например, на основании Программы партии принятой на VIII съезде РКП(б) в марте 1919 г. В Программе говорилось о грядущем «полном отмирании религиозных предрассудков»[12]. Однако если опись, сгоревшая с архивом монастыря в 1920 г., составлялась с целью изъятия ценностей, то в этом случае непонятно, почему она хранилась в монастыре. При этом в архиве Музея-заповедника “Дмитровский Кремль” имеются сведения о пожаре 1918 года, а про пожар 1920 г. упоминаний нет. Также неясно, почему опись, сгоревшая в 1920 г., была подлинной, а опись от 1922 г. таковой не подразумевается. Кроме того, в протоколе отмечено, что не сняты как особо чтимые ризы с икон Николая Чудотворца и прп. Мефодия, также не изымалось Евангелие изд. 1698 г.

На примере изъятия ценностей из Николо-Пешношского монастыря видно, что указания и инструкции комиссиями по изъятию исполнялись не везде. С одной стороны, из акта следует явное неисполнение шифротелеграммы губкомам РКП (б) от 30 марта, с другой стороны, видно неисполнение решения объединенного заседания Комитета обороны Москвы и губернии и Губкомиссии от 31 марта. В постановлении заседания Комитета говорилось: «При изъятии церковных ценностей оставлять нижеследующие предметы для соблюдения религиозных обрядов: дарохранительница 1, дароносица 1, венцы для свадьбы 2, чаша (по числу служб), дискос (по числу служб), звездица (по числу служб), ложка и копье»[13]. Как видно из жалобы насельников монастыря, именно эти предметы и были изъяты.

При составлении описи изымаемых предметов все изделия из золота, серебра и драгоценных камней точно описывались, упаковывались в соответствии с инструкцией от 23 января 1922 г., при этом в присутствии членов комиссии и представителей верующих изымаемые предметы отмечались в церковных описях и заносились в особый протокол, подписываемый присутствующими. Если какой либо предмет не был обнаружен, составлялся особый протокол и передавался в следственные органы. Верующие имели право вносить в протокол свои замечания и возражения по поводу конфискации предметов, без которых отправление богослужения было невозможно, а также предложения по их замене другими менее ценными предметами. Все изъятое имущество пересылалось в Уездные или Губернские Финотделы для направления их в Гохран. Никакой реализации ценностей на местах производить не допускалось. Местные комиссии обязаны были один раз в месяц представлять в ЦК Помгол сведения об изъятых предметах и ежемесячные подробные отчеты для публикации в газетах. Губкомиссии обязывались ежемесячно публиковать перечни ценностей, взятых из местных храмов и монастырей[14]^,[15],[16].

Документы, хранящиеся в ЦГАМО, также подтверждают, что изъятие ценностей из Николо-Пешношского монастыря в целом соответствовало вышеизложенной процедуре изъятия.

В общей ведомости по изъятию церковных ценностей Дмитровской комиссией на позиции № 21 отмечен Николо-Пешношский монастырь. В соответствии с этой ведомостью из монастыря изъято: «число мест 2, чистый вес серебра 13 пудов, 33 фунта, 24 золотника + 600 камней бриллиантов и алмазов»[17]. В россыпях документов фонда Николо-Пешношского монастыря имеется опись облачений изъятых из монастырской ризницы[18]. Возможно, облачения могли быть переработаны с целью извлечения драгоценных металлов из нитей. Однако, скорее всего, облачения изымались ведомством К. А. Соловьева как предметы, имеющие художественную ценность. В описи указаны древние облачения среди которых фелоней 52, стихарей 24. Всего в описи перечислены 1450 предметов церковного облачения. Процесс изъятия монастырского имущества продолжался вплоть до закрытия монастыря, изъятие производилось под разными предлогами, но всегда приводились ссылки на действующее законодательство.

Следующим шагом к полной ликвидации монастыря стала опубликованная 27.04. 1923 г. инструкция наркоматов юстиции и внутренних дел, датированная 15 апреля того же года, «О порядке регистрации религиозных обществ и выдачи разрешений на созыв съездов таковых».

Инструкция позволяла учреждать религиозные объединения в форме «обществ», которые имели несколько больше прав, чем «двадцатки», существовавшие с 1918 года, — в частности, они могли иметь свой устав. Наличие устава отличало «общество» от «двадцатки», которая такого устава не имела и подлежала регистрации с заключением договора с местным советом. Для регистрации религиозного общества требовалось 50 человек и оно могло управлять более чем одним молитвенным зданием. Но эта инструкция не позволяла монастырю существовать в качестве монастыря. Появлению инструкции предшествовал проект постановления «О религиозных объединениях» СНК от 30.10.20 г. №10. В дополнение к инструкции издается Циркуляр Президиума ВЦИК от 21.08.24 г., в котором говорится: «… религиозные объединения не должны встречать препятствий к устройству собраний в арендованных, воздвигнутых зданиях»[19]. Однако в тот момент в силу предшествовавших «мероприятий» в монастыре не могло сложиться общины численностью не менее 50 человек.

Тем не менее, актом от 12.01.1927 г. общине верующих при Николо-Пешношском монастыре передается часть зданий и помещений[20]. В преамбуле акта, как обычно, приводятся законные основания передачи зданий. Передача Музеем Дмитровского Края производится на основании декрета от 23.01.1918 г., инструкции Народного комиссариата юстиции по приведению декрета в жизнь (Соб. Узакон. 31.08.1918 г., №62, ст. 685) и инструкции Отдела по делам музеев и Охране памятников искусства и старины Наркомпроса, на основании ст. 9 вышеизложенной Инструкции Наркомюста. Здания и помещения передаются в бесплатное пользование. Далее идет перечень: 1) Никольский собор, 2) Сергиевскую церковь, 3) Надвратную Преображенскую церковь, 4) Сретенскую церковь, 5) Храм Димитрия Ростовского, 6) Трапезную церковь. Из приведенного перечня видно, какие храмы в тот период могли оставаться в пригодном к богослужению состоянии. Акт подписан представителями общины монастыря: Кофейников Иван Васильевич, Медников Алексей Васильевич, Таланов Матвей Кириллович, В. Жуков, Анастасий Павлов, Сергий Моисеев, П. Никитин. Трудно сказать, кем были подписавшие акт «представители общины», но один из них, В. Жуков, настоятель игумен Варнава (Жуков). От музея акт подписан Михаилом Семеновичем Померанцевым.

Методичное давление со стороны властей на монастырь продолжалось. Создается законная основа для ликвидации зданий и помещений. Имеются распоряжения Административного отдела Административно – Организационного управления НКВД РСФСР от 12.02 и 23.02.29 г. Документ адресован члену Президиума ВЦИК т. П. Г. Смидовичу. Наркомюст ОГПУ, Секретный отдел, VI отдел. В распоряжении говорится: «Использование помещений религиозными объединениями. …. Использовать под жильё…»[21].

Циркуляры и распоряжения по религиозным вопросам быстро оказываются на местах. Причем, распоряжения местных органов власти могут опережать документы, изданные центром. В соответствии с протоколом №4 Президиума Дмитровского Уисполкома от 11.02. 1929 г. все церкви Николо-Пешношского монастыря подлежали закрытию[22]. Таким образом, монастырь был окончательно ликвидирован решением Президиума Дмитровского Уисполкома 11.02. 1929 г. Этим же решением МОНО было предписано изъять всё имущество из монастырских церквей и ризницы и на основании декрета СНК реализовать его с отчислением в доход музейных органов 60%. Музейному ведомству было за что бороться.

В 1928 году Главнауки было принято решение считать главным критерием, по которому определяли принадлежность «сооружения» к памятникам — момент его постройки. Сооружения, построенные:

§ до 1613 г. — были объявлены неприкосновенными;

§ в период 1613—1725 гг. — «в случае особой необходимости» могли подвергаться изменениям;

§ в период 1725—1825 гг. — сохранялись только фасады;

§ после 1825 г. — к памятникам не причислялись и государством не охранялись.

Данный критерий был принят Главнаукой и с 1928 г. стал нормативным актом, действующим на территории РСФСР. Руководствуясь этим критерием, на местах был инициирован массовый снос храмов. В начале 1929 г. был разослан совершенно секретный циркуляр «О мерах по усилению антирелигиозной работы», которым борьба с религией приравнивалась к классово-политической, что открывало новый этап наступления на религию[23]. Принятое 08.04.1929 г. на основании Декрета СНК РСФСР от 20 января 1918 «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» стало нормативно-правовым документом, регулировавшим статус религиозных обществ (объединений) в СССР[24].

Вслед за этими решениями и постановлениями проводятся мероприятия по их реализации. Это иллюстрируется Протоколом №32 заседания Президиума Московского Совета РК и КД от 10.05.29 г. «О сносе здания закрытой Сергиевской церкви бывшего НПМ Дмитровского уезда»[25]. В протоколе говорится: «Разрешить снести, предварительно сфотографировав. Материал использовать для строительных нужд инвалидного дома №6. Реализацию церковных ценностей производить в порядке постановления ВЦИК и СНК от 8.04.29 г. «О религиозных объединениях». («Известия» ЦИК и ВЦИК, 1929 г., №96-98)». Каменная Сергиевская церковь Николо – Пешношского монастыря была построена в конце XVII столетия, и по вышеприведенным критериям могла подвергаться изменениям в случае особой необходимости. Однако в нарушение нормативного акта Главнауки от 1928 г. этот храм определили к сносу. Но в итоге решение Московского Совета РК и КД не было выполнено и церковь устояла.

Инструкция НКВД от 1 октября 1929 года «О правах и обязанностях религиозных объединений» ^[26] относила служителей культа к категории лишенцев. В мае 1929 года на XIV Всероссийском съезде Советов была принята новая редакция статьи 4-й Конституции РСФСР: вместо «свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды» признавалась «свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды», что законодательно ставило верующих в неравное с прочими гражданами положение.

В 1930 г. линия на методичное уничтожение храмов и монастырей продолжается. Проводятся новые ревизии и обследования монастырей. Об этом свидетельствует протокол №4 от 6.01.30 г. заседания Постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИК по делам культов «Об обследовании бывших монастырей»[27]. В протоколе говорится: «п. 1. Лишить служителей культа права пользования землей наравне с другими лишенными избирательных прав. П.3, доклад т. Тучкова принять к сведению, провести в жизнь через НКВД в 3-х мес. срок, после чего представить в Культкомиссию доклад по обследованию и план ликвидации действующих монастырей». Через месяц появляется новый протокол, №7 от 6.02.30 г. В пункте 4. Об обследовании монастырей (Тучков) говорится: «Предложенный НКВД циркуляр принять за основу. Поручить тов. Смидовичу внести соответствующие поправки. Циркуляр об обследовании бывших монастырей, расположенных на территории РСФСР считать необходимым и издать от им. Президиума ВЦИК»[28].

В этот период принималось секретное решение об использовании церковных зданий в качестве музеев. О таком решении говорится в п. 4 секретного протокола № 6 от 26.01.30 г. заседания Постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИК по делам культов. Пункт назывался «Об использовании церковных зданий в качестве музеев»[29]. Именно в это время директор музея Дмитровского края К. А. Соловьев возобновил попытки создания филиала музея в монастыре. Принятое 15.02.30 г. Постановление правительства «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений» предписывало местным органам власти усилить контроль за руководителями религиозных общин, исключать из актива «враждебных советскому строю»; Центральная комиссия по вопросам культов, отмечая «консолидацию контрреволюционного актива в рамках религиозных организаций», признавала, что Постановление от 8 апреля 1929 года «подлежит пересмотру в сторону упрощения процесса закрытия молитвенных зданий»[30].

К весне 1930 г. активизируется работа по созданию сельхозколоний в бывших монастырях. Были приняты соответствующие решения. О значении, придаваемом этому направлению, говорит Протокол №9 Заседания Постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИК по делам культов от 06.04.30 г. В пункте 6 протокола читаем: «Поручить тов. Тучкову о проекте создания с/х колонии, доложить на президиуме ВЦИК[31]. Сельхозартель была создана и в Николо-Пешношском монастыре. В настоящей статье приводилась фотография монастырской гостиницы в период существования в монастыре сельхозартели.

В 1930—1931 г.г. вышел ряд секретных циркулярных писем и постановлений правительства и Наркомфина об упорядочении налогового обложения религиозных объединений и духовенства, о трудоустройстве лиц, снявших с себя сан[32]. Было увеличено налоговое обложение церковнослужителей. В случае неуплаты налогов, их имущество конфисковывалось, а сами они выселялись в другие районы страны[33].

Компания по изъятию церковных ценностей поставила последнюю точку в истории монастыря XX века. После проведения этой компании монастырь был упразднен, насельники распущены, а некоторые из них стали Новомучениками и Исповедниками российскими.

Юрий Куклев

---

[1] Газов Е. Изъятие церковных ценностей в Московском уезде в 1922 году http://www.mepar.ru/library/vedomosti/45/603/

[2] ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 18. Д. 294г. Лл. 161–172.

[3] ЦГАМО. № 70-72. Ф. №66, оп. 18, дело № 298, Л. 40.

[4] ЦГАМО. № 70-72. Ф. №66, оп. 18, дело № 298. Л. 3.

[5] Известия ВЦИК от 28.02.22 г. за №47.

[6] ЦГАМО. Ф. №66, оп. 18, дело № 298, c. 86.

[7] Там же. Ф. 744. Оп. 1. Д. 67. Л. 121.

[8] ЦГАМО. Ф. №66, оп. 18. Д. № 298, Л. 35.

[9] Там же. Д. 283. Л. 2.

[10] Петров Л.Г., Покровский Н. Н. Политбюро и Церковь. 1922–1925. В 2-х кн. М.-Новосибирск, 1997–1998. Кн.1. С.166.

[11] ЦГАМО. Ф. №66, оп. 18, дело № 298, Л. 41.

[12] КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.2. М: Политиздат, 1983. Л. 114.

[13] ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 22. Д. 70. Л. 11.

[14] ГАРФ. Ф.А-353. Оп.3. Д.730. Л.24.

[15] Там же. Ф.1235. Оп.140. Д.59. Л.7.

[16] Революция и церковь.М., 1922. N1-3. С.57-58.

[17] ЦГАМО. Ф. №66. Оп. 18. Д. № 298. Л. 34.

[18] ДИХМЗ. Ф. 20/5171. Россыпь документов.

[19] ГАРФ. 5263. Оп. 1, №3(2), л. 14.

[20] ДИХМЗ. Ф. 20/5171. Россыпь документов.

[21] ГАРФ. Ф. 5263, оп. 1, №3(2). Л. 14.

[22] Музей-заповедник Дмитровский кремль. Ф. Делопроизводство. Опись №1. Д. №95. Л. 15.

[23] Фирсов С. Л.Была ли безбожная пятилетка?//Независимая газета. (30.10. 2002.). http://religion.ng.ru/history/2002-10

30/7_ussr.html

[24] Постановление ВЦИК, СНК РСФСР от 08.04.1929 о религиозных объединениях, http://www.lawmix.ru/docs_cccp.php?id=5380

[25] ЦГАМО. Ф.2157. Оп. 1 №23. Л. 10.

[26] Бюллетень НКВД. 1929. № 37. Л. 1—5.

[27] ГАРФ. 5263. Оп. 1. Л. 1.

[28] Там же. Л. 4.

[29] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Л. 32. Д №1. Л.3.

[30] Там же. Ф.Р-5263. Оп. 1. Д. 22. Л. 4; Д. 1. Л. 4.

[31] Там же. Ф. 5263. Оп. 1. Л. 32. Д. №1, Л. 2,7.

[32] Там же. Ф. Р-5263. Оп. 1. Д. 1. Л. 13; Д. 6. Л. 9, 14, 17; Д. 1. Л. 13.

[33] История России: учеб./ А. С. Орлов, авторский коллектив — 3 изд., перераб. и доп. — М,: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2008.