Статьи

 

Действительно ли знание вероучения (догматики) так важно для современного православного человека? А может, достаточно просто не забывать в храм ходить по воскресениям, и то – слава Богу? Главное, так сказать, практика. А уж тонкости «теории» оставим богословам!

Нет, так рассуждать нельзя! Потому что в христианстве бессмысленна теория без практики. Кто-то из святых называл такое изучение теории «бесовским богословием». И не достаточна практика без теории. В любой момент она может подвергнуться серьёзным искажениям.

Поэтому мы, начав разговор с кандидатом богословских наук, протоиереем Дмитрием Моисеевым по конкретному поводу (чем отличается вероучение католиков и православных), решили продолжить наше общение и далее.

В ходе беседы мы выяснили, что целью жизни православного человека является обожение. А для того, чтобы его стяжать, человеку, прежде всего, необходимы вера и молитва.

Сегодня мы говорим о том, как правильно, с точки зрения православия, понимать, что такое вера и молитва.

– Отец Дмитрий, как, с православной точки зрения, надо воспринимать веру? Как должен верить христианин?

– Апостол Павел определяет веру как уверенность в невидимом, как в видимом, и в чаемом, ожидаемом, как настоящем. Чтобы понять слова апостола Павла, нужно обратиться к аскетическому преданию Церкви. Потому что о вере говорится постоянно, но, к сожалению, далеко не все люди понимают веру так, как это нужно понимать в христианстве. Вера – это не просто убеждённость в существовании чего-либо. Я, например, никогда не видел Антарктиду, но, тем не менее, верю, что она существует. Даже если окажется, что её нет, мне от этого не будет ни горячо, ни холодно. Ну, верю я, что есть Антарктида, верю, что есть звезда Альфа-Центавра и так далее. Но если вдруг окажется, что это всё неправда, в моей жизни не изменится ровным счётом ничего.

Вера в Бога это всё-таки несколько иное. Если я буду верить просто в существование Бога, подразумевая то, что Бог существует, я существую, но нам друг до друга нет никакого дела, то это не есть вера в христианском смысле слова.

Вера в христианстве, это, в первую очередь, доверие Богу, доверие Его промыслу. И здесь более конкретно говорить, что не «я верю в Бога», а я верю Богу. На Литургии мы каждый раз благодарим Бога за все благодеяния, которые Он совершает для нас ведомые и неведомые. То есть как за те благодеяния, которые мы видим, осознаём, понимаем, так и за те действия Божии, которые мы не понимаем, не видим их цели. Но – доверяем Богу, доверяем Его промыслу, верим, в то, что это тоже является для нас благодеянием. Даже то, что с внешней точки зрения казалось бы для нас очень и очень неприятным.

Такие вещи как землетрясения, наводнения и прочее, то, что мы с житейской точки зрения привыкли называть злом, с точки зрения святых отцов злом не является. Это с точки зрения святоотеческих рассуждений совершенно нейтральные природные явления. Так же нейтральными являются болезни, страдания, скорби. А вот отношение к ним со стороны человека может привести его как к добру, так и к злу. Потому что злом является грех. А добром является святость. И, соответственно, если мы верим Богу, если доверяем Ему, мы должны понимать, что всё, что с нами происходит, это неслучайно, не просто так, а происходит, опять же, «нас ради человек и нашего ради спасения».

Господь по Своей любви заботится о нас, и стремится всё устроить вокруг нас таким образом, чтобы мы сделали правильный шаг в сторону Бога, к своему спасению. И это, по сути своей, главный предмет нашей веры: мы верим не просто в существование Бога, но в Его заботу о нас, в Его промысел, Его любовь. И тем самым мы Богу доверяем.

По сути своей, говоря о людях, мы тоже можем говорить: «этому человеку я верю», «этому – не верю», подразумевая доверие к нему. Мы же не рассуждаем: существует этот человек или нет. Мы рассуждаем: можно ему доверять или нет. Когда мы говорим о Боге, тем самым мы Ему доверяем. Именно о такой вере говорит Евангелие, апостол Павел, другие апостолы. Это та вера, которая может и горы переставлять и всё, что угодно, совершать. Всё возможно верующему, то есть доверяющему Богу.

– Можно ли назвать атеистов верующими людьми? Ведь с Кем-то они борются?

– О разных атеистах можно говорить по-разному. Есть атеисты, которые отрицают бытие Бога. Есть агностики, которые говорят: я не знаю, есть Бог или нет. («И мне всё равно», – подразумевают при этом). Есть люди, которые называют себя верующими, но они верят только в существование Бога, но совершенно не доверяют Ему и, по сути, не живут никакой духовной жизнью. Для них Бог находится где-то на периферии их жизни, они просто признают факт Его существования. Но строить с Ним какие-то отношения не собираются.

– Как Вы думаете, почему вообще существует такое мировоззрение – атеизм?

– Я думаю, что это вопрос человеческой свободы. Кто-то из древних говорил, что если бы признание теоремы Пифагора требовало от человека исполнение каких-то нравственных предписаний, то о её истинности до сих пор бы спорили. То есть, если бы требовалось просто признать факт существования Бога, не меняя при этом своей жизни, я думаю, что с этим согласились бы все, или почти все.

Но поскольку, вера в Бога требует от человека каких-то нравственных усилий, работы над собой, ограничения себя в каких-то вещах, то, соответственно, многим это не хочется, и нужно найти этому какое-то оправдание. Осознанно или не осознанно, но человек старается освободиться от этой ответственности за свои поступки, в том числе, и через отрицание Бога.

– Итак, вера с православной точки зрения, это, прежде всего, доверие Богу. Глубокое убеждение в том, что все Его действия направлены к тому, чтобы спасти меня. А вот молитва… Может, достаточно одной веры?

– О молитве хорошо сказал святитель Игнатий (Брянчанинов): «Человек – это падшее существо, он нуждается в спасении со стороны Бога, а потому молится». Молитва – это обращение человека к Богу. И поскольку мы живём в условиях падшего мира, в условиях, когда грешим ежедневно и помногу, то соответственно, мы нуждаемся в помощи Божией, в прощении наших грехов, исцелении того вреда, который сами себе наносим через собственные злые дела. И вот просим мы Бога об этом в молитве.

Опять же, молитва есть проявление нашей веры. Если знаем, и понимаем, и верим, что Бог является Творцом, Вседержителем, Господином этого мира, если мы понимаем, что всё в нашей жизни зависит от Бога, то вполне логично нам к Нему обращаться, благодарить Его за то, что Он о нас заботится, спасает нас. Просить Его о прощении наших грехов, просить о помощи в нашей жизни: как духовной, так и земной.

Преподобный Марк Подвижник говорит, что человек должен молиться обо всём, что его беспокоит. Если человек настолько духовен, что его беспокоит только спасение, он должен молиться о спасении и не заботиться о земных делах. Если человек не совершенен, и заботится о каких-то земных делах, то соответственно он о них тоже должен молиться Богу, предавая всё, что его волнует, что его беспокоит, в руки Божии.

Отсюда можно вывести различие между языческим представлением о молитве как о заговоре, как о некоем обряде, который должен принести нам определённый результат и христианском понимании молитвы как обращении к Богу. То есть, если в язычестве человек произносит какой-либо заговор, ожидая, что сами по себе слова приведут к нужному результату, то в христианстве такого нет.

Главная молитва христианства – «Отче наш» – содержит в себе такую фразу: «Отче наш, да будет воля Твоя!» Тем самым мы всё отдаём на усмотрение Бога, и правильная христианская молитва о каких-то земных вещах будет звучать примерно так: Господи, помоги мне сделать то-то и то-то, но да будет воля Твоя. Если Ты считаешь, что мне это не полезно, то пусть лучше исполнится Твоя воля, нежели моя, греховная. Потому что Тебе я доверяю больше, чем себе.

А язычество всё опирается на фразу: да будет воля моя. То есть, сам человек чего-то захотел и ищет любые средства, чтобы добиться исполнения своего желания. Он прибегает к каким/то обрядам, жертвоприношениям, чтению заговоров и так далее. То есть, в христианстве важно не столько произнесение определённого конкретного набора слов, сколько сам внутренний дух молящегося. Этим же и объясняется практика использования в православии молитв, написанных святыми отцами, чтение древних канонов, Псалтири и так далее.

Особенно это наглядно видно в практике чтения Псалтири. Когда человек о чём-то беспокоится, он читает Псалтирь и присоединяет к чтению Псалтири какие-то свои собственные прошения: будь то молитва об упокоении кого-то из близких, о здравии, либо о земных делах.

Так вот, для чего мы читаем Псалтирь? Для того, чтобы, читая богодухновенный текст самим, по мере внимательно чтения, хоть немножечко привести свой дух в соответствие с духом автора этих священных текстов. И вот, за время чтения кафизмы, канонов, молитв, мы, если читаем их правильно и внимательно, мы хоть немножечко, но можем настроить свой дух в соответствии с духом авторов этих текстов. А поскольку писали их святые, хоть немножечко мы приближаемся к святости. И вот, чуть-чуть направив свой дух в нужную сторону, мы уже из этого, приближенного к правильному состояния духа, можем молиться своими словами о своих нуждах. То есть, мы молимся преимущественно текстами святых, а не своими словами не потому, что это нельзя, а потому, что это лучше. Потому что дух, который содержится в святоотеческих текстах, помогает нам настроить наш дух в нужном направлении.

Известно же, что когда человек читает ту или иную книгу, он, вольно или невольно, но проникается духом автора. И чем внимательнее, вдумчивее он её читает, тем сильнее это воздействует. Поэтому Церковь рекомендует читать творения святых отцов и рекомендует не читать всевозможные греховные произведения, преисполненные страстности и других греховных настроений, чтобы просто не заразить всем этим самого себя. Поэтому, православная молитва, правильная молитва, состоит прежде всего в нашем правильном внутреннем устроении: имея благоговение к Богу, имея покаяние, мы уже молимся о каких-то своих нуждах.

А получить это благоговение и покаяние мы пытаемся через внимательное чтение молитв. Здесь важно не просто машинальное произнесение каких-то слов, здесь важно именно внутреннее сочетание нашего духа с духом этой молитвы.

– А почему так тяжело молиться?

 

– Так тяжело молиться человеку потому, что его дух не похож на Дух Божий. Мы больше ищем наслаждения, ищем бегства от страдания, нежели исполнения воли Божией. И поэтому такой резкий поворот от каких-то земных забот, от поиска удовольствий на молитву, для нас тяжёл.

Тот же святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит о том, что, к сожалению, для большинства людей молитва будет трудом до конца жизни. Настолько тяжелы наши повреждения, и настолько слабы наши усилия по исправлению самих себя. Но, тем не менее, есть люди, которые достигают такого состояния, что молитва становится для них в радость, а не в тягость. Когда их дух уже очистится от страстей, когда он будет настроен на «правильную волну», когда он будет более-менее похож на Дух Божий, тогда и молитва, и общение с Богом будет для человека уже не в тягость, а в радость.

Мы, зная своё несовершенство, должны искать не радости от молитвы, не каких-то чувственных переживаний, а должны просто просить Бога, полагаясь на Его волю, трудиться над своей молитвой, учиться отказывать себе в удовольствиях ради молитвы. Не ожидая здесь, на земле, от этого труда каких-то внутренних изменений в самих себе.

 

– Не ожидая? Вы говорили, что мы должны дух приводить в соответствие с Духом Божиим. Это же изменение?

– Должны. Но мы не увидим этого изменения при правильном отношении к себе. Господь как говорит: подобно Царство Божие зерну горчичному, которое в итоге становится больше всех деревьев, но как оно растёт – нам незаметно.

– Отец Дмитрий, ещё один вопрос. Существуют отдельные молитвы Богу Отцу, Господу Иисусу Христу, Богу Духу Святому, всей Пресвятой Троице. Такое разделение важно?

– Действительно, в православии существуют молитвы, обращённые как к Богу-Троице в целом, так и каждой Ипостаси в отдельности: к Отцу, Сыну, Святому Духу. Но это различие требует особого разговора: разговора о Святой Троице. Поэтому давайте мы об этом с вами поговорим в следующий раз.

Беседовала Юлия БЕЛКИНА