Статьи

На берегу реки, на лесном косогоре стоит золотой терем. Скрывают его деревья сада, и не видно терема ни из леса, ни с реки, ни с узкой деревенской улочки. Но тот, кто найдет сюда тропинку, тот окажется в зачарованном царстве, где время теряет власть над людьми. И так не захочется покидать его, так будет бередить душу надежда, что вот-вот вернутся хозяева и надо непременно дождаться их, потому что только они знают тайну этого удивительного места.

Казалось бы: всего-то 40 – 50 километров от столицы, – какие уж тут сказки! От них остались только угрюмые ели да название деревеньки – Дунино. Пол века назад – чуть больше – здесь жил Михаил Михайлович Пришвин со своей женой, Валентиной Дмитриевной, той, единственной, избранницей, которую он ждал всю жизнь и встретил уже на закате лет. Из книг писателя, из дневниковых записей, из автобиографической прозы Валентины Дмитриевны, из всех материальных и нематериальных свидетельств возникает ощущение, что с этого момента время для них потекло по каким-то своим, неведомым законам. Началась новая эпоха – эпоха счастья.

Этим счастьем до сих пор светится все в пришвинском доме: простая, почти аскетическая остановка, домашняя утварь, фотографии, сквозная терраса на высоких столбах, словно это и впрямь балкон терема, до которого должен допрыгнуть на своем коне Иван-царевич, чтобы поцеловать суженую в сахарные уста. Сколько здесь милых мелочей, свидетельствующих о заботе хозяев друг о друге! Ничего нарочитого, ничего крикливого, все такое ладное-складное: большой обеденный стол в гостиной, сундук-лавка, кресло. Единственная роскошь – прекрасный резной буфет работы Сергиево-Посадских мастеров. И еще – радио, столик для которого Пришвин сделал своими руками.

Здесь многое сделано самими хозяевами. Но тоже, как-то очень скромно, не напоказ. Полотенце, вышитое Валентиной Дмитриевной – это ещё из её дворянского приданого. Абажур для настольной лампы, сделанный ею уже здесь, в Дунино, из марли и сухих листьев – автограф осени на столе мастера. Эта лампа да портрет Пришвина работы Верейского – вот и все украшения скромного кабинета-спальни писателя. Простая железная кровать, зато для собаки, любимой Лады, у печи – уютная плетеная лежаночка. Она невольно вспоминается, когда читаешь размышления Пришвина: «Я понимаю, если собака моя ложится на пол и прижимается непременно к моей ноге, это для того, чтобы во время её сна я не ушел. Понимаю её, как собаку. Но если ночью, когда идти некуда, она проснулась, ей стало не по себе почему-то, и она, взяв зубами свой тюфячок, подтащила к моей кровати на другой стороне комнаты, и уснула, и была довольна, что спала не с печкой, а рядом с человеком, – это у неё человеческое чувство одиночества и жажды близости, и это от человека у нее». Книжный шкаф. В нём самые нужные книги, и среди них – «Всадник без головы» Майн Рида, подаренный Валентиной Дмитриевной: как-то Михаил Михайлович сказал ей, что очень любил эту книгу в детстве… На столе – деревянный письменный прибор, ножик для разрезания бумаги. Рукописи, справочник автолюбителя с пометками писателя: Пришвин был прекрасным водителем, и недалеко от дома в сарайчике-гараже стоит его старый «Москвич 400».

Не случайно нигде в комнатах нет музейных верёвочек, витрин – ко всему можно прикоснуться. Вы гости, а не экскурсанты. Да и разговор с провожатой складывается совсем не музейный. О тех, кто здесь жил, говорят как о близких людях – бережно, с любовью. В маленькой комнатке Валерии Дмитриевны – фотографии родителей, дорогих ей людей. Всё это – сокровенное, но вам позволят осторожно прикоснуться и к этому, нет, не прикоснутся, а соприкоснуться сердцем. Потому что столько боли и столько света было в этой женщине, что даже не зная её, невозможно не почувствовать, насколько необычным человеком была избранница писателя. «Ночью думал, что любовь на земле, та самая обыкновенная и к женщине, именно к женщине, – это всё, и тут Бог, и всякая другая любовь в своих границах: любовь-жалость и любовь-понимание – отсюда», – эти слова о ней, о той, которую писатель называет самым лучшим в своей жизни. Этими словами сказано всё, и даже как-то странно добавлять, что Валерия Дмитриевна была Пришвину и другом, и помощником – это настолько очевидно, что не хочется мельчить, дробить всеобъемлющее чувство на бесконечно многие проявления его.

Вас непременно проведут на террасу, висящую над садом, расскажут, словно биографии людей, истории окружающих ее деревьев. Долгие десятилетия (а может быть, века?) высилось рядом с домом могучее «Древо жизни», как называл его Михаил Михайлович. Цветы, кустарник, деревья дополняют гармонию, царящую в доме. И опять вспоминаются строки писателя: «Сад цветет, и каждый нагружается в нем ароматом. Так и человек бывает, как цветущий сад: любит все, и каждый в его любовь входит». Строки Пришвина таинственным образом сливаются с окружающим миром, и словно образуется где-то высоко невидимый лучащийся купол, оберегающий дом и его гостей от всего чуждого живущему тут духу любви.

Да, очень жаль покидать этот дом, наполненный любовью. Но на память остаётся книга поэтичной прозы Пришвина с экслибрисом, на котором голубеет терем среди вековых елей, терем со сквозной террасой – балконом Марьи Моревны. Не высоким забором, а прозрачной духовной стеной окружен этот дом. Трудно найти к нему тропинку. Но осилит дорогу идущий.

Алла Колибаб