Статьи

Ту субботу было три года, как не стало моего отца. Были с братом отцом К. у него на кладбище, служили панихиду. Ваня таскал сорную траву, с могилы нами прополотую, в специальный контейнер. Шел сильный дождь, и все мы совершенно вымокли, но почему-то никому не было грустно. Я бегал вслед за отцом-иеромонахом с зонтиком, пока он кадил могилы, было даже забавно.

Так оно и есть, меня снимают с лектория и ставят контентить сайт лаврский. И, конечно, за те же деньги, только еще меньше.

Зато мы после переговоров со священноначалием гуляли с отцом священномонахом К. по лаврским закуткам – круга три сделали. Разговаривали на одну, там, богословскую тему, и просто так разговаривали. И вот где-то на третьем кругу мы встретили вдруг, ребята, совершенно старичка в такой скуфье, которой будто в Лавре мостовую кто-то вытирал несколько лет подряд. На швабре, разумеется.

Старичок маленький – мне всего по плечи, в огромных сильных очках, мантия на нём асфальтового цвета – выцвела вся, валенки какие-то обрезанные. Идет-читает что-то, молится. Мой-то священномонах к нему, как увидел, под благословение сразу подошел, да и меня подтолкнул чуть не подзатыльником. Оказалось, это отец архимандрит N.

Он меня благословил и сказал несколько слов – едва его было слышно, совсем он старичок. Но слова его оказались удивительные и ко мне в полной мере, после священноначальевского-то распекательного ковра, вполне применимые. В общем, он меня иносказательно утешал, что я так влип, хотя, конечно, ничего о моей печали не знал.

Мы дальше пошли, и отец К. рассказал мне про него вот такую историю. Уже будучи архимандритом он почти тридцать лет сидел в Патриархии на проходной вахтером. Тридцать лет, ребята! Мимо него ходили всякие патриархи и прочие епископы и архиепископы. Не говоря уже о их протоиерействе, иерействе и диаконстве, а также монашеский и иноческий чин тоже мимо него ходил туда-сюда тридцать лет, ктиторы, благоукрасители, труждающиеся, поющие и, в общем, всякой твари по паре.

А он сидел на этой своей вахте – старичок такой, в ватнике, в этих своих толстых сильных очках, резинкой от трусов подвязанных, потому что дужки уже полвека как отломились, и никто из патриархов и ктиторов и подумать не мог, что он – архимандрит. А он в обеденный перерыв кушать не шел, а собирал возле Патриархии бутылки и шел-сдавал в ближайшую “пупоприпупу” (“пупоприпупо” – пункт по приёму пустой посуды). А выручку, говорят, отдавал нищим – там всегда, объяснил мне отец К., много нищих вокруг тёрлось. Я и не сомневался: сам видел, ага.

Ну, вот. А потом его отправили на пенсию, и он пришел с опущенной головой в Лавру, попросился. И его приняли. И вдруг чего-то оказалось, что он – архимандрит. И теперь он первый служащий после наместника в Лавре (это как-то так называется, я точно не помню), а братия его за глаза называет: «Это не отец, это наше смирение»…

И это совершенно так. Я хоть и видел его несколько минут, ничуть в этом не сомневаюсь. Только немножко завидно стало и захотелось, чтобы он, отец архимандрит N., был бы еще и моим смирением. Хотя бы на чуточку, на чуть-чуть. Но не будет, конечно, ладно.

Такие дела, ребята.

Александр Сафонов